24–26 июня 1770 года в Хиосском проливе и в турецкой бухте Чешме (Сизме, Çеşme) произошло крупное морское сражение: эскадры Балтийского флота под командованием генерал-адъютанта Екатерины II графа Алексея Григорьевича Орлова разбили превосходивший по численности турецкий флот. Девять российских кораблей с 608 орудиями разгромили османский флот с общим числом орудий 1430 и уничтожили 15 линейных кораблей, из них шесть 80- и 90-пушечных, и шесть крупных фрегатов; один корабль был захвачен в плен; всего турки потеряли около ста судов. По данным турецких историков, из османского флота, стоявшего под Чесмой, уцелел один линейный корабль с 64 пушками, несколько галер и 20 мелких гребных судов. Погибло более 10 тысяч человек личного состава, спаслось четыре тысячи, среди них – адмирал Чезаирлы Гасан-паша и капудан-паша (Главнокомандующий флотом) Хюсаметтин. Столь колоссальные потери турок в решающем сражении, беспрецедентные для XVIII века, стали трагедией не только флота султана Мустафы III, но и всего Османского государства. Турецкие исследователи характеризуют Чесменское сражение как важнейшее событие в истории обеих держав – России и Турции. (Здесь и далее орфография и пунктуация авторов сохранены - прим. ЦПИ РГО) «Чесма обернулась трагическими последствиями для Османской империи и по той причине, что дала мощный импульс дальнейшему движению сопротивления в её различных географических районах – в Ливане, в Сирии и в Египте», – пишут они. «А русские войска, вступив в 1771 году в Крым, положили тем самым конец Оттоманской гегемонии в Крыму».
«Начало боя в Хиосском проливе 24 июня 1770 года», картина Якоба Филиппа Гаккерта
Уничтожение главных сил турецкого флота под Чесмой стало значимым событием в государственной и политической жизни России первой половины царствования Екатерины II и имело важные стратегические и дипломатические последствия. Турция лишилась главных морских сил в Эгейском море, а российский флот получил благоприятный оперативный режим и фактически стал обладателем моря. После создания маневренной базы в порту Ауза на греческом острове Парос, российское командование организовало регулярную крейсерскую службу линейных кораблей и фрегатов и установило блокаду Дарданелл. Немногочисленные отряды судов, действуя малыми тактическими группами, контролировали обширные районы, нарушали коммуникации противника, пресекали турецкую торговлю и в целом наносили значительный экономический урон. Морские и сухопутные десантные войска при огневой поддержке с моря совершали рискованные операции, уничтожали турецкие транспортные конвои, склады, арсеналы, магазины с хлебом и запасами, сжигали стоявшие на стапелях суда, захватывали военные трофеи. Чесменская победа и успешные действия сухопутной армии П.А. Румянцева на Дунае вынудили султана Мустафу III изменить планы операций на суше и на море и перебросить часть сил с Черноморского театра военных действий в Средиземное море.
Подвиг, совершённый тогда российскими моряками и морскими солдатами, вошёл в анналы русского военно-морского искусства и пополнил боевую летопись Отечественного флота. Впервые в военно-морской истории России, событие, которое произошло далеко за её пределами, вызвало большой резонанс не только в столице Османской империи Константинополе, но и в ряде европейских государств. Оно подняло престиж империи Екатерины II и возвело Россию на уровень ведущей морской державы – наряду с Англией и Францией.
Разгром турецкого флота в Чесменской бухте стал кульминационным этапом Первой Архипелагской экспедиции Балтийского флота в Эгейское и Средиземное моря и занял особое место не только в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов, но и в целом в истории Российского государства. Важно отметить, что эскадренный переход флота вокруг Европы был совершен впервые и не имел аналогов в русской военно-морской истории XVIII века. Екатерина II, адресуясь к Главнокомандующему морскими и сухопутными силами в Греческом Архипелаге графу А.Г. Орлову, высказывалась: «Ничто на свете нашему флоту столь добра не сделает, как этот поход. Всё закоснелое и гнилое наружу выйдет, и он будет со временем кругленько обточен».
Слова императрицы оказались пророческими. Действительно, поход в Греческий Архипелаг обогатил русское военно-морское искусство, моряки приобрели опыт дальнего плавания и длительного пребывания в маневренной базе в боевых условиях, получили дополнительные знания в различных областях наук, которым их обучали в Морском шляхетном кадетском корпусе. Узнав об участи турецкого флота, Екатерина II в рескрипте А.Г. Орлову подчёркивала: «Сие в редких веках происшествие служит новым доказательством, что побеждает не число, но единственно мужество и храбрость. Ваша победа с девятью кораблями над великим множеством неприятельских возбуждает страх неприятелям и ненавистникам нашим… Посылку флота Моего в Архипелаг, преславное его там бытие и счастливое возвращение за благополучнейшее происшествие государствования Моего почитаю».
Но победа досталась российским морякам дорогой ценой: 24 июня 1770 года в сражении в Хиосском проливе был взорван корабль 66-пушечного ранга «Святой Евстафий Плакида» – флагманский командующего дивизией авангарда адмирала Г.А. Спиридова. Погибло свыше шестисот человек находившихся на борту «Евстафия» морских чинов, артиллеристов, плотников, кузнецов и других. Вскоре после «Евстафия» в том же сражении взорвался и новый турецкий корабль «Burc-u Zafer» («Реал Мустафа») 1770 года постройки – флагманский адмирала Чезаирлы Гази Гасана-паши, и с того времени боевое соприкосновение противников стало обоюдной трагедией россиян и турок. В дореволюционной России чтили память погибших моряков с корабля «Святой Евстафий», равно как и в Османской империи не забывали о гибели корабля «Burc-u Zafer» («Реал Мустафы»).
Историк второй половины XIX века В.Ф. Головачёв утверждал, что располагает интересными сведениями, будто в 1899 году греческие водолазы получили от турецкого правительства разрешение на исследование дна в районе Чесменской бухты. А через некоторое время в иностранной прессе прошла информация, что поисковые работы увенчались успехом: с затонувших кораблей греки подняли на поверхность множество драгоценностей, 12000 крупных и 20000 мелких червонцев, богатую корабельную утварь, серебряную посуду, пушки с российским гербовым орлом, холодное оружие. Водолазы отправили находки в Константинополь (Стамбул), а взамен турецкое правительство выдало им денежную компенсацию.
Так повествовал В.Ф. Головачёв – и, как это было принято в историографии XIX века, без ссылок на какие-либо источники. Оставалось принять на веру сообщение авторитетного историка. Однако недавно выяснилось, что в Российском государственном архиве Военно-Морского Флота хранятся уникальные документы с совершенно точными сведениями об экспедиции в Чесменской бухте и об увековечении памяти погибших в сражении моряков с корабля «Святой Евстафий Плакида» – более того, даже с подлинными фотографиями церкви, датированными 1899 и 1914 годами.
Летом 1899 года в Средиземном море находился отдельный отряд российских судов под командованием контр-адмирала Н.И. Скрыдлова. В ходе плавания корабли заходили в греческий порт Салоники. Оттуда 2 августа 1899 года Н.И. Скрыдлов направил Управляющему Морским министерством адмиралу П.П. Тыртову обстоятельный рапорт №457, в котором излагал, что 24 июля, во время стоянки в турецком порту Смирна, он получил уведомление начальника Главного Морского штаба от 15-го числа того же месяца. Согласно «Высочайшей Его Величества воли об увековечении памяти погибших в Чесменском бою» он снялся с якоря и вышел к Чесме. Суть самой высочайшей воли контр-адмирал Н.И. Скрыдлов раскрыл далее, а вначале сообщил, что «в виду большого интереса, возбуждаемого известиями о поднятии исторически ценных предметов с судов, погибших в Чесменском бою вообще и с корабля "Евстафий" особенно», он ещё в июне направлял к месту работ в бухту Чесма канонерскую лодку «Донец».
Вернувшись в Смирну, командир лодки подробно доложил о происходившем в бухте, и Н.И. Скрыдлов посчитал это настолько важным, что принял решение самому прибыть на место и ознакомиться с обстановкой. Заручившись согласием генерального российского консула в Смирне Л. Няги и нештатного вице-консула в Айдине греческого подданного Г. Фотиадиса выйти вместе с ним, Н.И. Скрыдлов проследовал к турецкому местечку Чешма (Чесма).
Утром 25 июля 1899 года флагманский броненосец подходил к бухте. Об увиденном там контр-адмирал докладывал: «У места гибели корабля "Евстафий" я застал производившиеся водолазные работы, которые с нашим приходом были прекращены, а все внешние знаки, указывавшие место, где затонул корабль, сняты. Тотчас по постановке на якорь я отправил к месту работ водолазного офицера. Он застал там турецкого адмирала, который на вопросы о спуске дал понять, что сообщать какие либо сведения без разрешения своего правительства не имеет права. Тем не менее, не подлежит сомнению, что в настоящее время работы производятся только вблизи места, где затонул "Евстафий", с которого турки рассчитывают достать много ценного».
Далее Н.И. Скрыдлов упомянул, что в связи со злоупотреблениями при подъёме предметов с погибшего корабля султан сменил офицера, наблюдавшего за работами, и вместо него назначил рангом повыше – контр-адмирала Ахмета-пашу, к которому приставил троих сухопутных офицеров из собственной гвардии. Чтобы успокоить турок, контр-адмирал Н.И. Скрыдлов нанёс визит Ахмету-паше и сообщил, что целью его прихода в Чесму является не поиск сокровищ с погибшего корабля, а «собирание исторических сведений о судьбе тел русских подданных». Паша отвечал, что пока поднято лишь небольшое количество монет, «а предметов церковной утвари и вовсе не находилось».
Российские офицеры не торопились покидать бухту. Расспросив местных жителей, представителей православного духовенства и турецких властей, они продолжили поиски и выяснили, что тела, которые выносило на берег после боя, турки хоронили в самом городе в братских могилах, под стенами старинной цитадели. Но относительно отдельного захоронения русских моряков ничего определённого узнать не смогли, и в этой связи Скрыдлов докладывал Управляющему Морским министерством адмиралу П.П. Тыртову: «Место, где после взрыва затонул "Евстафий", находится недалеко от местечка Мерсенджик, в то время населённого христианами, имевшими свою маленькую часовню или церковь в пункте, указанном на прилагаемом на наброске, находившуюся в нескольких стах саженях от места взрыва "Евстафия". По окончании боя много тел с корабля должно было быть выброшено морем на ближайшие берега, где по особенностям формы одежды христиане легко отличили русских и перенесли их к ближайшей церкви Св. Георгия, где предали земле».
Поскольку кладбище того времени не сохранилось, Скрыдлов предположил, что «признаки могил уничтожились» и превратились в пустырь, который с недавнего времени местные жители решили возделать под виноградник, но при производстве работ нашли старый погост. Множество человеческих останков бережно собрали и захоронили в одной братской могиле недалеко от церкви. «Таким образом, – подчёркивал Скрыдлов, – надо считать, что церковь Святого Георгия в Мерсинджике является достоверным местом, около которого почти исключительно сосредоточены останки русских воинов».
Так совпало, что размышления Н.И. Скрыдлова оказались схожи с намерением императора Николая II увековечить память погибших моряков, о чём контр-адмирал также доложил в начале своего рапорта Управляющему Морским министерством. Решение возникло у Николая II не случайно, а после прочтения донесений генерального консула Л. Няги. Когда Скрыдлов узнал о намерении императора, он побеседовал с местным духовенством во главе с епископом Чесменским Феоклитом, и тот постановил передать местечко русским властям. Скрыдлов сообщил руководству важную подробность: 25 июля 1899 года «Чесменский епископ в присутствии нашего генерального консула и многих других лиц торжественно передал мне заранее составленный Акт передачи церкви Св. Георгия в Чесме на мое имя в полное и безусловное владение». Н.И. Скрыдлов, в свою очередь, передал это право своему правительству.
Церковь Св. Георгия в Мерсенджике, переданная во владение контр-адмирала Скрыдлова. Фото из РГА ВМФ
Несомненно, это событие стало неординарным в истории России и Турции, но все понимали, что Акт передачи церкви православной общиной контр-адмиралу Скрыдлову носил скорее формальный характер и не имел юридической силы. Поэтому генконсул предложил правительству урегулировать этот деликатный вопрос: Морское министерство должно было обратиться с ходатайством в МИД России, которое, в свою очередь, поручило бы дипломатам посольства в Константинополе (Стамбуле) провести переговоры с турецким султаном Абдул-Гамидом II на предмет подтверждения Акта разрешающим фирманом (указом). Добиться, однако, получения от султана подобного документа представлялось совсем не просто, поэтому в МИДе продумывали способы решить дело без длительных переписок и волокиты.
Тем временем, контр-адмирал Скрыдлов представил руководству топографические наблюдения окрестности: «Местность, на которой стоит церковь, находится в очень близком расстоянии [40 саженей] от берега и недалеко от места, где затонул "Евстафий". Церковь расположена на живописной террасе по левому берегу небольшой отлогой спускающейся к морю лощины, покрытой виноградниками. Площадка, на которой расположена церковь, возвышена на 120 фут над морем, и с нее открывается прекрасный, ничем не стесненный вид на берег моря, Хиосский пролив – место славного боя, и синеющий вдали остров Хиос. В своем настоящем виде церковь Св. Георгия существует около пятидесяти лет. Носящая общий характер местных глинобитных построек, она имеет, несмотря на бедность обстановки, очень свежий и опрятный вид, показывающий, что население заботится о ней, и ее посещают».
Н.И. Скрыдлов полагал, что наилучшей памятью о погибших в сражении моряках станет сама церковь Святого Георгия Победоносца, но отреставрированная и облагороженная, а рядом с ней следует обустроить братскую могилу, в которую перезахоронить останки. Как предлагал контр-адмирал, церковь будет «небольшая, но изящной архитектуры, и будучи расположена на живописной террасе, была бы видна всем проходящим Хиосским проливом судам разных наций, напоминая об одном из славных подвигов Русского флота». Кроме того, по мнению Скрыдлова, при церкви обязательно должен находиться сторож, для чего необходимо построить рядом небольшой дом. Также он предлагал отремонтировать близлежащую проезжую дорогу и поручить церковь заботам генерального консула в Смирне.
27 июля 1899 года в присутствии офицеров и команды флагманского броненосца была отслужена панихида по павшим в сражении воинам, после чего в тот же день контр-адмирал приказал сниматься с якоря и покинул Чесму.
В следующем году Морское министерство России вернулось к вопросу обустройства церкви Святого Георгия и поручило контр-адмиралу А.А. Бирилеву отправиться в Чесму и представить необходимые сведения по этому делу. Осмотрев церковь, Бирилев заключил, что «строение выглядит довольно прочным», но его нужно «обложить кирпичной кладкой, подкрепить и исправить крышу и водрузить небольшой золоченый крест». Общую смету расходов на реставрацию и ремонт Бирилев определил в 1500 рублей, и также, по его мнению, следовало заменить иконостас, например, «образами и церковной утварью с одного из старых военных судов, а позади церкви выстроить небольшую колокольню в древнегреческом стиле».
Вскоре Николай II собственноручно начертал на донесении генконсула в Смирне: «Я желаю на свой счёт построить часовню, поэтому прошу собрать сведения относительно необходимой суммы. Надзор за ходом постройки поручить ему же». К этому же документу приложена Выписка из донесения Генерального консула в Смирне от 24 июля 1899 года № 136: «Г. Фотиди доставил ящик с найденными турецкими водолазами во время работ у корабля "Евстафия" костями наших моряков. Около часовни Св. Георгия находится до 15 могил, в коих по преданию погребены трупы наших матросов с того корабля». Собственною Его Императорского Величества рукою начертано: «Снестись с Морским Министерством насчет увековечения памяти погибших в Чесменской бухте».
Собрав максимально большое количество информации о состоянии церкви Святого Георгия в местечке Мерсенджик близ Чесменской бухты, Морское министерство постановило: «Для увековечения памяти погибших отремонтировать имеемую церковь и собрать под ея престолом все кости, найденные как водолазами, так и в прилегающей к церкви местности. Это возможно осуществить лишь в том случае, если бы как сама церковь [принесенная в дар Контр Адмиралу Скрыдлову местными духовными властями], так и прилегающий к этой церкви виноградник [приобретенный Морским Ведомством покупкою при посредстве Генерального Консула в Смирне] были закреплены в нашем владении Турецким Правительством, вопрос о чем в настоящее время ведется Министерством Иностранных Дел».
В январе 1901 года Николай II – очевидно, под влиянием донесений контр-адмирала А.А. Бирилева и генконсула в Смирне Л. Няги – постановил нецелесообразным строить новую часовню. Вместо этого он вложил собственные деньги в капитальный ремонт церкви Святого Георгия. Об этом решении императора консула уведомили письмом от 3 февраля 1901 года, под номером 265. Поскольку архитектор Пембас, проживавший в Смирне, уже разработал чертежи проекта новой часовни, ему решили выдать вознаграждение в размере 150 полуимпериалов. Тем временем, российский императорский посол в Константинополе И.А. Зиновьев еще год продолжал вести переговоры с турецким руководством о юридическом праве России «как на владение церковью, так и приобретенным впоследствии соседним виноградником». Генконсул Л. Няга доложил в МИД, что вновь посетил церковь вместе с архитектором Пембасом, и тот категорически высказался против ремонта, заявив, что от него здание может только ещё больше разрушиться. Пембас настоял на постройке новой часовни, для чего приложил план, включающий домик для сторожа, ограды вокруг, дорожки от часовни до моря и небольшой дебаркадер на берегу, «чтобы лодки могли приставать». Стоимость постройки архитектор определил в 29.215 франков (смету на французском языке он приложил), срок выполнения работ – три месяца.
Наступил май 1903 года, переговоры российского МИД с турками всё ещё продолжались. Усилия посла И.А. Зиновьева результатов не давали, и тогда он, судя по его же донесению от 29 апреля (12 мая) 1903 года, предпринял следующее: «Заручившись обещанием Вселенского Патриарха, что он будет держаться в стороне от переговоров моих с Турецким Правительством, я обратился к последнему с просьбой не об утверждении Акта уступки церкви Св. Георгия, а лишь об избавлении от уплаты таможенных пошлин материалов, которые будут предназначены для ремонта церкви. Таким образом я поставил вне спора права наши на означенный храм».
Но турки по-прежнему упорствовали, и тогда посол на очередной встрече с министром иностранных дел и великим визирем высказал решительное «неудовольствие по поводу того, что Турецкое Правительство создает нам затруднения из-за дела, не представляющего большой важности, тогда как со стороны Императорского Правительства принимаются всевозможные меры к облегчению положения Турции при настоящих трудных обстоятельствах». Другими словами, И.А. Зиновьев крепко «прижал» турок, напомнив о неблагополучном положении Османской империи. Как позже посол доложил в депеше от 7 мая, «внушение возымело надлежащее действие, и в силу Ирадэ Султана разрешается беспошлинный ввоз материалов и предметов, необходимых для исправления часовни Св. Георгия, подаренной местною православною общиною Адмиралу Скрыдлову. Таким образом, факт перехода церкви во владение названного Адмирала освещается султанским ирадэ». Так российская дипломатия добилась закрепления церкви за Россией.
15 июля 1903 года И.А. Зиновьев направил в МИД очередную депешу с предложением полностью перестроить церковь, на которую Николай II наложил резолюцию: «ЛУЧШЕ ПЕРЕСТРОИТЬ». После утверждения императором проекта строительства новой часовни на месте старой, начались работы, за ходом которых наблюдал командир канонерской лодки, стоявшей в Чесменской бухте. Строительство завершилось в 1904 году, и с того времени русская канонерская лодка – по согласованию с турецким руководством – постоянно находилась в Чесме. В декабре 1913 года моряки с канонерской лодки «Терец» поставили на кладбище памятник офицерам и нижним чинам корабля «Святого Евстафия», погибшим 24 июня 1770 года.
Как докладывал командир лодки в 1914 году, до начала Первой мировой войны, «по обеим сторонам входа в церковь помещены мраморные доски, из коих на одной значится "ПАМЯТИ ГЕРОЕВ ЧЕСМЫ", а на другой – "ХРАМ СЕЙ ВО ИМЯ СВЯТОГО ГЕОРГИЯ ВОЗОБНОВЛЕН ПОВЕЛЕНИЕМ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II В 1904 ГОДУ". Консулом в Смирне в январе во время пребывания в Чесме крейсера Богатырь впереди памятника положена мраморная плита, на которой высечена надпись: "Здесь покоится прах офицеров и нижних чинов корабля "Святой Евстафий", павших в Чесменском бою 24-го июня 1770 г. Чесма. 15 января 1914 года". Кроме того, мною заказана в Смирне доска, которая будет укреплена на самом кресте, с надписью: "За веру, Царя и Отечество живот положившим. Офицеров 38, нижних чинов 598 человек"».
Судьба церкви в Чесме после 1914 года неизвестна. По предположениям современных российских архивистов, историков и моряков, вероятнее всего, она была разрушена во время Первой мировой войны.
Панихида на могиле в Чесме, совершенная 5 марта 1914 года священником Морского Ведомства, настоятелем церкви при русской больнице в Пирее, о. Николаем Милютиным, в присутствии командира и команды канонерской лодки «Терец». Фото из РГА ВМФ
Чесма. Справа церковь, между ней и домом сторожа крест на могиле. Снято 5 марта 1914 года. Фото из РГА ВМФ